1. Исходя из тенденций развития современного искусства, можно условно определить существование двух эстетик – слияния и разделения. Согласно первой, жизнь и искусство составляют единую общность. В соответствии со второй – жизнь и искусство раздельны. "Искусство – это зеркало жизни" – говорят первые. "Чтобы создать и оценить великое искусство, нужно абстрагироваться от земных дел" – считают адепты другой эстетики.

Это противоречие возникло на рубеже 20 века, с возникновением в искусстве нового направления, именующего себя "модернизмом". Термин "модернизм" переводится, как "современный".

Джойс и Кафка в прозе, Малевич и Пикассо в живописи, Сэмюэль Беккет в драматургии, Шёнберг, Веберн в музыке – эти художники явились предвестниками нового искусства. Когда дисгармония мира и обезличивания человека достигают своего предела, у художника возникает инстинктивная потребность уйти в подполье, или отказаться от реальности. Художник в своем творчестве уже не обращается к действительности, а смело и свободно решает разрушить ее человеческий аспект. Раз человек таков, каков он есть, его нужно убрать из искусства.

Таким образом, модернизм - это не попытка убежать от действительности, но способ глубже проникнуть в нее. Это протест против абсурда и варварства всенивелирующей цивилизации. Раз мир зыбок и дисгармоничен, таким и должно быть искусство – эта тенденция приводит к прогрессирующему исключению всех слишком человеческих элементов из произведения искусства; элементов, которые доминируют в романтической и натуралистической художественной продукции. В ходе этого процесса будет достигнута такая точка, когда человеческий элемент в произведении искусства будет сведен, практически, к нулю. Тогда мы будем иметь предмет, который смогут воспринимать лишь те, кто обладает специфическим даром художественной восприимчивости. Это будет искусство для художников. Вот первые три принципа модернизма:

1. Искусство нужно освободить от человеческого содержания.

2. Произведение искусства есть произведение искусства и ничего более.

3. Искусство есть игра и ничего более.

Наиболее общая формула этой эстетики – изоляция искусства от плебейства.

2.Старая, "романтическая" музыка, от Бетховена до Мендельсона, отличается от новой, берущей начало от Дебюсси, не техникой и не степенью сложности, но степенью человечности. Прежняя – рассчитана на эмоции; новая – на созерцание. В место того, чтобы прислушиваться к отклику в нашей душе, мы сосредоточиваем слух и все наши способности восприятия, на самих звуках. Эта музыка является для нас чем-то посторонним; некий отдаленный объект, безупречно вынесенный за пределы нашего сознания, по отношению к которому мы чувствуем себя чистыми созерцателями.

Важнейшим структурным элементом новой музыки является диссонанс. Музыка никогда не обходилась без него, а у Вагнера и Рихарда Штрауса диссонанс даже преобладает, но у них он чаще всего разрешается мелодией, тогда как современная музыка стремится избежать разрешения. Диссонанс преобладает и не уравновешивается, он вносит с собой полифоничность нового рода – полифоничность разноголосия. Чем больше диссонирует аккорд, тем он долее полифоничен; каждый тон в нем – самостоятельный голос.

Величие Дебюсси в том, что в его музыке нет субъективного. Его можно слушать в ясном хладнокровии, без опьянения и слез. Он очистил музыку от страстей. По этому, с него начинается новая музыкальная эра. У него нет пафоса, от изображения вещей, он перешел к изображению идей, обратив свой взор на глубинный ландшафт своей души.

Современное искусство подобно новой метафизике, или новой психологии, есть созерцание не внешнего образа человека, но человеческой сущности – содержания его сознания. И если раньше художник шел от мира к идеям, теперь он отталкивается от идей; И если раньше он соревновался с реальностью – теперь превосходит ее, создавая новую высшую реальность.

3. Популярность слишком часто является признаком не художественности. Искусство 19 века было популярным и предназначалось для массового потребления. Оно и ориентировалось на средне человеческую восприимчивость и потому являлось не столько искусством, сколько продолжением жизни.

Подлинное элитарное искусство больше не может опираться на поверхностность.

Обыкновенно люди думают, что очень легко оторваться от реальности, в то время, как это, по истине, самая трудная вещь на свете. Чтобы быть в состоянии сконструировать нечто, не являющееся копией "естественного" и тем не менее, обладающего каким то содержанием, необходима самая утонченная одаренность. Конечно, новое искусство существует не для каждого. Как романтическое искусство с самого начала, оно обращается к одаренному меньшинству. Отсюда негодование, которое оно вызывает у многих.

Ведь, простым фактом своего существования, новое искусство принуждает обывателя почувствовать себя в качестве того, кем он является – т.е. существа, не способного воспринять таинства искусства, слепого и глухого к формальной красоте.

В организованном обществе, опирающемся на инертную массу, только радикальная общественная изоляция делает искусство искусством. В противном случае оно, так или иначе, становится частью культурной индустрии, будь то популярный рок-музыкант, или Бетховен, чьи произведения низводят до культурных благ и дают потребителям престиж и эмоции, которых сами по себе не содержат. Слова и звуки употребляются и вызывают аффекты, не будучи усвоенными сознанием потребителя. По этому происходит фетишизация музыкантов, которые вместе с именем обретают знак качества и никто уже не задумывается, хороши ли они как музыканты или плохи. Так происходит регресс слушательского восприятия: слушатель все меньше способен осознать содержание музыкального произведения. От идеального восприятия он переходит к фрагментарному, он становится нетерпим к другой музыке, так как боится размышлять над услышанным, а с упрямым коварством требует ту пищу, которой его когда то потчевали.

П. Булез говорил: "не критичное восприятие музыки – результат примитивного, не интеллигентного прослушивания"

Главенствующую роль в популярной музыке играет механизм узнавания стандарта, формирующий пассивность восприятия, навязывающий культурный примитивизм. Легкая музыка идеологична, по тому, что массова. Зритель ценит оперу за иллюзию пребывания в стабильном обществе. Зритель отрицает современную музыку за то, что она адекватна обществу – т.е. за утрату стабильности. Опера сегодня – ностальгия по прошлому, в нее ходят, как в кунсткамеру. Чтобы остаться искусством, а не идеологией, творчество должно поддерживать постоянное напряжение между собой и публикой, быть не коммуникабельным. Чем больше дистанция между музыкой и слушателем, тем она менее функциональна.

4. Сознание склонно упрощать действительность – вместо вещей, мы ограничиваемся чтением наклеенных на них ярлыков. Мир отделен от нас плотным занавесом; плотным для рационалиста и почти прозрачным для художника.

Цель художника – проникнуть сквозь множество наших табу в сокровенную жизнь вещей и за банальным и общепринятым словом, которое более скрывает, чем выражает, уловить нечто, не имеющего ничего общего с речью, какие то ритмы жизни, дыхание которых глубже самых глубоких чувств.